Ричард Штерн - Вздымающийся ад [Вздымающийся ад. Вам решать, комиссар!]
— Чего вы тут подглядываете?
— Мне поручили позаботиться о вас, я говорила.
— Следить, стало быть? За телефоном тоже? А где моя сумочка?
* * *Из рапорта Ханнелоры Дрейер.
«Первый звонок фрау» Хорстман в 06.03. Голос мужской.
Ход разговора:
Неизвестный. Хельга?
Ответ. Квартира фрау Хорстман. У телефона Ханнелора Дрейер.
Неизвестный. Могу я говорить с Хельгой?
Ответ. Фрау Хорстман спит. Простите, кто говорит?
Неизвестный. Это неважно. Как она?
Ответ. Пожалуйста, назовите свое имя, и я вам все скажу. Или, еще лучше, позвоню вам сама, когда фрау Хорстман станет лучше. Дайте мне ваш номер.
В 06.05 разговор был прерван.
Следующий разговор того же содержания последовал в 06.50.
Третий — в 06.56. Звонил, как позднее выяснилось, Вальдемар Вольрих.
* * *— Где моя сумочка? — снова, с растущим беспокойством спросила Хельга Хорстман.
— Лежит на столике возле вас, — сказала Ханнелора Дрейер. — Сюда было шесть звонков. Звонил герр Тириш, пожелал вам поскорее поправиться и заверил, что всегда к вашим услугам. Можете на него положиться. Еще звонила некая фрау Эдита Мариш, передала наилучшие пожелания и высказала искреннее сочувствие. Позвонит еще раз. Один звонок был мне, по службе.
— Вы говорили — шесть? — недоверчиво переспросила Хельга.
— В оставшихся трех случаях между шестью и семью часами звонил неизвестный, который не захотел назвать свое имя.
— Что он сказал?
— Ничего.
Хельга Хорстман напрасно старалась преодолеть действие снотворного, глаза ее закрылись, голова упала на подушку. Слишком толстый слой туши на ресницах растекся и размазался по лицу, сделав ее похожей на усталого циркового клоуна. С трудом она сумела произнести:
— Пожалуйста, уходите. Вы мне больше не нужны.
— У меня приказ опекать вас так долго, как я сочту нужным.
— Да не нужны вы мне, — выдавила Хельга из последних сил.
— Об этом предоставьте судить мне. Приказано не оставлять вас до тех пор, пока вы окажетесь способны говорить — с комиссаром Циммерманом, естественно.
— Что ему нужно?
— Поговорить с вами, когда вы придете в себя. Произойдет это здесь или в управлении — зависит от вас. Достаточно сказать мне, что вы предпочитаете.
* * *Первое совместное совещание отделов по расследованию убийств и дорожной полиции по делу «Труп на Нойемюлештрассе» началось в субботу в 10.40 в полицай-президиуме.
Инспектор Фельдер переписал участников. От дорожной полиции капитан Крамер-Марайн и его техник-эксперт Вайнгартнер, от их отдела Циммерман, Фельдер и фон Гота.
— Полагаю, капитан, — начал Циммерман, — у ваших людей не было достаточного времени, чтоб оценить собранные материалы?
— Первые серьезные выводы, — подтвердил Крамер-Марайн, — не удастся сделать раньше понедельника.
— Такое же положение с материалами, которые собрали мы, — заметил Фельдер.
— Значит, как обычно, ничего нового, — констатировал Циммерман.
— Кое-что у меня есть, — заявил капитан, не скрывая удовлетворения от того, что может удивить комиссара. — Мои люди рано утром снова осмотрели место происшествия и нашли дополнительный след от очень широкой и почти новой шины заднего колеса большого лимузина. Длина следа тридцать пять сантиметров, причем сантиметров двенадцать — пятнадцать весьма отчетливые.
— Значит, это может послужить доказательством? — тут же спросил Циммерман.
— Безусловно. Остается только найти шину, которая оставила этот след.
— Вы предупредили все гаражи, склады запчастей и бензоколонки? — встрял с вопросом фон Гота.
Крамер-Марайн, не скрывая удивления, перевел взгляд на Циммермана, недовольный таким неквалифицированным вмешательством сотрудника «старого льва». А потом поучающим тоном сообщил:
— В таких серьезных случаях, как гибель человека и бегство водителя с места происшествия, это происходит автоматически.
— Спасибо, — покраснел фон Гота.
— Ну что же, подождем, что скажут эксперты, — решил Циммерман, покосившись на фон Готу. — Следующее совещание — если вы, капитан, не возражаете — завтра утром в то же время.
По окончании этой, скорее, формальной встречи «спецы по трупам» занялись своими делами. Первым вопросы задавал комиссар.
— Ну, что там нашли у погибшего?
Отвечал Фельдер.
— Найдены два платка из белого полотна, обычного размера. Один слегка запачкан, второй чистый. В левом кармане пиджака — деньги, всего 147 марок 30 пфеннигов, из них две банкноты по 50 марок, одна — 20 и одна — 10 марок, остальное — мелочь. Потом талоны на три поездки в трамвае, причем два уже использованы, последний — в день смерти прокомпостирован на маршруте номер 8. Далее, удостоверение личности на имя Хайнца Хорстмана, в прозрачной обложке. Черная расческа, весьма поношенная. Чековая книжка Дойчесбанка, выданная филиалом в Ленбаше. Справка о состоянии счета Хорстмана прилагается.
И наконец, карманный календарь, в котором очень мало записей, да и те — одни сокращения. На дне гибели пометка: «Фр. Фри». Эту задачку мы подкинули экспертам. Да, и еще обычный блокнот, в котором полно каракулей, цифр и пометок. Сейчас снимают копии. И много листов вырвано.
Комиссар Циммерман заметил:
— Итак, о Хорстмане нам кое-что известно, но недостаточно. Кто может нам еще помочь, фон Гота?
Гота:
— Карл Гольднер. Писатель. Я говорил с ним прошлой ночью. Он знает уйму всякого, в том числе и о Хорстмане.
Циммерман:
— Ладно, тогда отправляйтесь за ним. А вы, Фельдер, постарайтесь выяснить, какого черта нужно было ночью Хорстману на Нойемюлештрассе или где-то поблизости. И главное — что значит запись в календаре: «Фр. Фри». Мне это надо знать!
* * *— Ты когда вернулся домой? — фрау Маргот Циммерман со всей возможной строгостью атаковала своего сына Манфреда, который, позевывая, наливал себе кофе.
— А тебе зачем? — Манфред даже не взглянул на нее. — Для тебя же лучше не знать.
— А если отец будет спрашивать?
— Конечно, будет, — Манфред криво усмехнулся. Восемнадцатилетний высокий, стройный парень был удивительно хорош собой, с ангельски чистыми чертами. «Как со средневековой картины», — говаривал его приятель Амадей Шмельц. — Комиссар Кребс уже наверняка доложил папочке, что сцапал меня ночью.
— Он тебя сцапал? — недоверчиво переспросила Маргот, высокая, зрелая женщина в духе Мадонны германского барокко. — Где же ты был, Манфред?
В одном заведении у вокзала. — Манфред зевнул. — С приятелями. Ну, перебрали чуть-чуть… Вообще-то Кребс вполне мог меня забрать, но он не сделал этого. Не иначе по дружбе к коллеге Циммерману! Таковы наши стражи порядка и справедливости.
— Но он же твой отец!
— А твой муж! — с полным безразличием констатировал Манфред, словно разговор шел о погоде. — И мужа ты, в конце концов, выбирала сама. А у меня не было возможности выбрать отца и вот теперь всю жизнь мучайся с полицейским!
— Я тебя понимаю, — протянула Маргот. — Люди вроде него ни о чем не думают, кроме своей службы. И при этом утверждают, что в состоянии понять человеческие слабости и боли. Только самих близких они не понимают.
В этом я уже убедилась.
— Случайно не вчера ночью, а? — усмехнулся Манфред. — Ты когда пришла домой, мама?
* * *Деликатные признания доктора юриспруденции Антонио Шлоссера, адвоката, среди друзей известного как Тони.
«С Маргот, ныне фрау Циммерман, и Мартином, ее мужем, мы знакомы с юности. Все трое жили в Аугсбурге и вместе переехали в Мюнхен. Отношения были самыми дружескими; Маргот была дочерью фабриканта, мой отец — врачом, а отец Мартина служил в полиции.
Оставались мы неразлучными друзьями и тогда, когда я изучал право, а Мартин начал свою карьеру в криминальной полиции. Первая трещина в нашей дружбе возникла после неожиданного решения Маргот выйти замуж за Мартина. Я любил ее так же сильно, как он. Но напрасно пытался добиться, почему она так решила. Видимо, дело в том, что она уже носила под сердцем Манфреда.
Но и супругов Циммерман я не терял из виду. С Маргот, женщиной интеллигентной, из хорошей семьи, я и впредь оставался в хороших отношениях, а вот Мартин, криминалист душой и телом, отдалялся все больше. Иногда мне кажется, что мы с ним стали совершенно чужими людьми, словно живем в разных мирах.
Мои чистые дружеские чувства к Маргот — сам я холост и бездетен — никогда не угасали. Иногда мы встречаемся, разумеется в ведома Мартина, то в кафе, то у знакомых. Я забочусь о том, чтобы это происходило в избранном обществе. Убежден, за последние годы Маргот поняла, что ее решение выйти за Мартина было страшной ошибкой. От которой пострадал и я».